Дорога

Как описать «Золотую осень» - густую синь реки, оранжево-желтое горение листьев? Что скажешь о «Летнем вечере», где нет ведь ничего, кроме пустого выгона с придорожным плетнем и где так исчерпывающе выражен тот миг заката, когда земля уже подернулась вечерной теплой тенью, а последний луч солнца ярко горит на перекладине ворот? Чтобы рассказать все это, нужны не слова, а краски. Этим-то оружием владел Левитан, как Чайковский - звуками, как Чехов - словом.

Перечитывая недавно книгу Репина «Далекое - близкое», я встретил фразу, которую прежде почему-то не замечал, а теперь вдруг как бы остановился с разбегу - так поразила меня верность мысли, выраженной самым кратким и неожиданным образом. Вспоминая о красоте лунных ночей на Волге, Репин пишет: «Луна, как и искусство, очаровывает нас, обобщая формы, выбрасывая подробные детали».
Это неожиданное и странное на первый взгляд сравнение особенностей лунного освещения с искусством указывает на одно из драгоценных свойств настоящей живописи - доверие к воображению, к способности зрителя верно «дорисовать» картину, досказать недосказанное художником.
Живопись Левитана в высокой степени обладает этим свойством. В отличие от многих предшественников и современников, он не вдавался в подробности, не выписывал каждую былинку, каждый листик, каждое облачко в небе. В его пейзажах есть нечто гораздо более важное: они будят чувства - от тихой грусти до светлой улыбки; они пробуждают в каждом из нас свои особые воспоминания. Они не просто знакомят нас с картинами родной природы - они делают эту природу спутницей наших мыслей, неотделимой частью нашей личной жизни, нашей судьбы. Есть у редкостного художника слова Ивана Алексеевича Бунина повесть воспоминаний, повесть первой любви - «Лика», и там - несколько строк, которые не могу теперь ни привести, ни напомнить:
«...Я часто читал ей стихи.
- Послушай, это изумительно! - восклицал я.- «Уноси мою душу в звенящую даль, где, как месяц над рощей, печаль!»
Но она изумления не испытывала.
- Да, это очень хорошо, - говорила она, уютно лежа на диване, положив обе руки под щеку, глядя искоса, тихо и безразлично. - Но почему «как месяц над рощей»? Это Фет? У него вообще слишком много описаний природы.
Я негодовал: блондинка! И пускался доказывать, что нет никакой отдельной от нас природы, что каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни. Она смеялась. ...Я читал:

Какая грусть!
Конец аллеи
Опять с утра исчез в пыли,
Опять серебряные змеи
Через сугробы поползли.

Она, блондинка, спрашивала: - Какие змеи?
И нужно было опять объяснять, что это - метель, «позёмка...».
Вдумайтесь, вслушайтесь в эти строки. Тут сама поэзия вместе с любовью стучится в сердце,- надо раскрыться навстречу, чтобы понять, всей душой ощутить, что и впрямь нет никакой отдельной от нас природы, что каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни.
Эти слова вспоминаешь всегда перед картинами Левитана.