Левитан поправился, и чуть ли не в эту же весну он уехал в Крым; был очарован красотами южной природы морем, цветущим миндалем. Элегические мотивы древней Тавриды с ее опаловым морем, задумчивыми кипарисами, с мягким очертанием гор как нельзя больше соответствовали нежной, меланхолической натуре художника.
Вернувшись в Москву, Левитан поставил свои крымские этюды на Периодическую выставку, в то время наиболее популярную после Передвижной. Этюды были раскуплены в первые же дни, и, надо сказать, что до их появления никто из русских художников так не почувствовал,
не воспринял нашу южную природу с ее морем задумчивыми кипарисами, цветущим миндалем и всей элегичностью древней Тавриды. Левитан как бы первый открыл красоты южного берега Крыма.
Он имел тогда совершенно исключительный успех, дарование его стало неоспоримым.
Затем следовал ряд лет, проведенных на Волге, в Плёсе. Там искусство Левитана окрепло, получило свою особую физиономию.
Совершенно новыми приемами и большим мастерством поражали нас этюды и картины, что привозил в Москву Левитан с Волги. Там, после упорных трудов, был окончен "Ветреный день" с нарядными баржами на первом плане.
Этот этюд-картина нелегко дался художнику. В конце концов "Ветреный день" был окончен, и может быть, ни одна картина, кроме репинских "Бурлаков", не дает такой яркой, точной характеристики Волги.
Левитан, вдумчивый по природе, ищущий не только внешней "похожести", но и глубокого, скрытого смысла, так называемых "тайн природы", ее души, шел быстрыми шагами вперед и как живописец. Техника его росла, он стал большим мастером. Все трудности так называемой "фактуры" он усваивал легко и свободно.
Глаз у него был верный, рисунок точный. Левитан был "реалист" в глубоком, непреходящем значении этого слова: реалист не только формы, цвета, но и духа темы, нередко скрытой от нашего внешнего взгляда. Он владел, быть может, тем, чем владели большие поэты, художники времен Возрождения,
да и наши - Иванов, Суриков и еще весьма немногие.
Плёс и последующие за ним годы - жизнь в Тверской губернии - были самыми богатыми и плодотворными в его короткой жизни. В те годы, когда Исаак Ильич, еще здоровый, возвращался осенью в Москву, мы, его друзья-приятели, да и почитатели, устремлялись к нему в "Англию", а позднее в морозовскую мастерскую и любовались там на содеянное им. Завистливые голоса притихали.
Появился П.М.Третьяков, выполнявший в те времена огромную миссию собирателя русской живописи не ради своей утехи, а на пользу общую, на разумное просвещение русского общества, русского народа.
Бывало, в декабре, когда художники всех толков потянутся через Москву в Питер к выставкам, - начнутся паломничества Павла Михайловича по мастерским, по квартирам, комнатам-меблирашкам, где проживал наш брат-художник. Обычно по утрам к одному из таких счастливцев подъезжали большие крытые сани -
из тех, в каких езжали доктора с большой практикой или те, кому удалось жениться, как федотовскому майору; такие крытые сани с медвежьей полостью вез большой сытый конь, на козлах сидел солидной наружности кучер, словом, все было добротное. В таких санях совершал свои наезды к художникам наш тишайший Павел Михайлович Третьяков.
Неторопливо вылезал он из саней, тихо звонил у подъезда или стучался у дверей, ему отворяли.
Входил высокий, старого письма, человек, в длинной барашковой шубе, приветливо здоровался, целуясь, по московскому обычаю, троекратно с встречавшим хозяином и, приглашаемый им, входил в мастерскую. Просил показать, что приготовлено к выставке (у москвичей - к Передвижной). Садился, долго смотрел, вставал, подходил близко, рассматривал подробности.
И не всегда сразу приступал к делу, а бывало и так, что посмотрит-посмотрит, да и заговорит о постороннем. Всякое бывало.
Начинал свой объезд Павел Михайлович со старших - с В.М.Васнецова, Сурикова, Поленова, Прянишникова, Влад.Маковского, потом доходил и до нас, младших: Левитана, Архипова, меня, К.Коровина, Пастернака, Аполлинария Васнецова и других. Если объезд начинался с Левитана, тогда тот, немедленно по отбытии Павла Михайловича, извещал остальных приятелей о результатах визита.
Редкий год Третьяков не брал чего-либо из новых работ Левитана для своей галереи, потому сейчас Государственная Третьяковская галерея имеет лучшее собрание "левитанов".
Фотография левитановского зала в Третьяковской Галерее:
"Левитан понял, как никто, нежную, прозрачную прелесть русской природы, ее грустное очарование... Живопись его, производящая впечатление такой простоты и естественности, по существу, необычайно изощренна. Но эта изощренность не была плодом каких-то упорных усилий, и не было в ней никакой надуманности. Его изощренность возникла сама собой - просто так он был рожден. До каких "чертиков" виртуозности дошел он в своих последних вещах! Его околицы, пристани, монастыри на закате, трогательные по настроению, написаны с удивительным мастерством." (Головин А.Я.)