» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая

Исаак Левитан
Михаил Нестеров

Серия волжских этюдов и картин послужила основой настоящей известности Левитана. О нем говорят, его любят, ему живется хорошо. Он близко сходится с семьей Чехова, дружит с Антоном Павловичем, таким же тонким русским поэтом, как и он сам. Левитан неустанно работает над собой, своим образованием, развитием. Его ум, склонный к созерцанию живущего в мире, помогает ему отыскивать верные пути к познанию сложной жизни природы.

Мои симпатии к чудесному художнику были давние: с первых дней знакомства я любовался живым, ярким талантом его, отвечавшим мне некоторым сходством понимания смысла нашей русской природы. Мы оба по своей натуре были лирики, мы оба любили видеть природу умиротворенной; конечно, это не значило, что я не видел и не ценил в творчестве Левитана иных мотивов, более или менее драматических, или его романтики ("Над вечным покоем"). Я любил его "Омут", как нечто пережитое автором и воплощенное в реальные формы драматического ландшафта. Любил и популярную Владимирку, равноценную по замыслу и по совершенству исполнения. "Владимирка" может быть смело названа русским историческим пейзажем, коих в нашем искусстве немного. Со времен стародавних, не одну сотню лет, до самого того времени, как от Москвы до Нижнего Новгорода прошла "чугунка", - по Владимирке гнали этапом ссыльных, как политических, так и уголовных. Народ наш жалостно называл их "несчастненькими" и охотно по пути их следования подавал им милостыню, как деньгами, так и "натурой". В Нижнем ссыльных сажали на особые баржи, покрашенные в хмурый желтый цвет. Баржи брал на буксир такой же хмурый, с белой каймой на черной трубе пароход. То были пароходы пермяков Колчиных. Вот такой пароход не спеша и тащил свой груз - сперва по Волге, потом Камой до самой Перми, а там дальше партия следовала через Урал то водой, то пешой, до самих далеких и суровых окраин Сибири. Бывало - лет шестьдесят тому назад и поболе, - по пути из Уфы до Нижнего встретишь не один такой пароход с белой каймой на трубе, с железом обитой баржей— и не раз сожмется сердце, глядя на медленно и неуклонно "бегущие" колчинские пароходы с их человеческим грузом "несчастненьких", жадно выглядывавших через железные решетки небольших окон баржи на волю, на широкую Волгу, на суровую Каму, на яркое солнце днем, на мириады звезд ночью... В левитановской "Владимирке" сочеталась историческая правда с совершенным исполнением - и картина эта останется одной из самых зрелых, им написанных.

Годы шли. Росла известность Левитана, росла любовь к нему общества. Левитан уже передвижник, хотя и признанный, но не любимый, как и мы, его сверстники, Константин Коровин, Серов и я. Мы - пасынки передвижников. Как это случилось, что я и Левитан, которые в ранние годы были почитателями передвижников, позднее очутились у них в пасынках? Несомненно, мы стали тяготеть к новому движению, кое воплотилось в "Мире искусства" с Сергеем Дягилевым и Александром Бенуа во главе. Среди передвижников к тому времени остались нам близкими Суриков, Виктор Васнецов и Репин, да кое-кто из сверстников.

В те годы каждое появление картины Левитана было его торжеством. Вокруг него создалась целая школа "маленьких Левитанов". Счастье становилось на его сторону, ибо он был признанный мастер. Имел удобную, с верхним светом мастерскую, построенную одним из Морозовых для себя и уступленную Левитану. В этой мастерской были написаны почти все лучшие картины художника, потом составившие его славу. В этой мастерской одно лишь огорчало Исаака Ильича - его картины, попадая в случайные, часто худшие условия выставочных зал, в них проигрывали, и невольно вспоминался спартанец Суриков, написавший своих "Стрельцов", по словам Стасова, "под диваном". Перед нами Левитан, признанный, любимый. С него пишет прекрасный, очень похожий портрет Серов, лепит тогда еще молодой скульптор Трубецкой статуэтку, и все же Левитана надо назвать "удачливым неудачником". Что тому причиной? Его ли темперамент, романтическая натура или что еще, но художник достиг вершины славы именно в тот час, когда незаметно подкралась к нему тяжелая болезнь (аневризм сердца). Известный тогда врач профессор Остроумов не скрыл от Исаака Ильича опасности для его жизни. И потянулись дни, месяцы в постоянной тревоге, переходы от надежды к отчаянью.