» Детство и юность 2 3 » Становление 2 3 4 » Зрелость 2 3 » Закат 2 » Итог

Исаак Левитан

Существо этих "таинственных связей", в общем, очевидно и обусловлено органической природой человека - части жизни во Вселенной. И если, как писал Константин Станиславский, "нельзя отделить нас и всего, что в нас творится, от мира света, звуков и вещей, среди которых мы живем и от которых так сильно зависит человеческая психология", то прежде всего это касается мира природы, которая закладывает в человека критерии соответствия, согласия с ней и ее красотой наших чувств, мыслей и стремлений. Основа этой высокой и в то же время простой меры заключена и в принципах поэтической образности живого человеческого языка. Она проявляется, когда мы в одних и тех же понятиях (ясный, теплый, светлый, прозрачный, чистый, мягкий, прямой, свежий, просветленный и тому подобное) говорим и о наиболее привлекательных, благих человеческих качествах, и о наиболее благоприятных, эстетически и прагматически, состояниях природы и ее явлениях. Равным образом мрак, холод, смутность, жесткость, сухость оказываются для нас "малопривлекательными" и в природе и в людях. Мы говорим о росте, цветении и увядании человека и его духовного мира, о зорях и веснах, осени, сумерках, "зиме тревоги нашей", о тучах и бурях, даже "оттепели" и "застое" в обществе, переносим и на природу наши специфически человеческие улыбку и задумчивость, скорбь и томление.
Левитану чувство этой "солнечной меры", духовной связи с природой, единства человека и всей безграничной Вселенной было присуще в полной мере. Константин Коровин вспоминал, как еще юный Левитан говорил ему однажды: "Ведь мой этюд - этот тон, эта синяя дорога, эта тоска в просвете за лесом... это ведь - мой дух".
Выражение единства языка природы и человеческой души и стало целью живописных поисков Левитана, добивавшегося, чтобы каждый мазок в его работах был, по его определению, "выразительным словом". "Дать недоговоренные картины на выставку составляет для меня страдание", - писал художник в одном из писем и годами бился над работой, если ему казалось, что его художественная мысль недостаточно прояснена. Но поэтому же его лучшие пейзажи, порой совсем маленькие, несут в себе поистине большой поэтический смысл. В изображении кривых ветел на деревенской улице и перекинутых через канаву старых бревен мы видим "небесный" образ весны, в луже видим отраженное солнце, а молодая зеленая трава у деревенского мостика оказывается не просто растением известного сорта, но знамением радости воскрешения природы.

К 1884 году Левитан, увлеченный творческой работой и уже сложившийся живописец, прекратил посещать классы училища. В 1886 году уже в отсутствии Саврасова он получил диплом "неклассного художника". Тогда же он в качестве экспонента начал успешно участвовать в выставках Товарищества передвижников, где его работы, по воспоминаниям Александра Вепул, выделялись поэтичностью и живой игрой цвета, были небывало нежны, свежи и ярки по сравнению с пейзажами признанных академиков и корифеев, которые, похоже, уже несколько лет не выбирались на природу.
Особая эмоциональность восприятия и воплощения образов природы была тогда в той или иной мере присуща поискам и других живописцев. Более того, возрастание роли сердечного смысла пейзажей, художественного утверждения человеческих переживаний, роднящихся с красотой мира, было общей важной тенденцией и музыки, и литературы 1880-х годов.

Памятник Левитану

Наиболее же близким Левитану среди его современников был Антон Павлович Чехов, ставший и личным другом художника. Они познакомились еще в конце 1870-х годов, когда оба были бедными студентами, постоянно встречались в Москве и, видимо, в Звенигороде, где некоторое время работал в больнице Антон Павлович. Но особенно задушевной стала дружба писателя и живописца с 1885 года, когда Левитан вместе с семьей Чеховых провел лето в подмосковной усадьбе Киселевых Бабкино близ Нового Иерусалима (туда же он приезжал на отдых и в два последующих года). Только что переживший тяжелый душевный кризис, доведший его до попытки самоубийства, Левитан нашел в семье Чеховых самое теплое, родственное отношение и искреннюю помощь. Сохранилось немало воспоминаний о царившей в "поэтичном Бабкине" (слова Левитана) целительной атмосфере любви к природе, живому слову и искусству, о совместных чтениях стихов и сатиры Салтыкова-Щедрина, музыкальных вечерах, охоте и рыбной ловле, о веселых играх, организатором которых был неистощимый в своем остроумии Антон Павлович.

Необычайно близкими оказались Чехов и Левитан и в каких-то сокровенных основах мироощущения, и, соответственно, поэтики творчества. Эта близость ясно сказывается в письмах Левитана к Чехову, раскрывающих светлую, доверчивую, но и нервную, импульсивную натуру художника. Письма эти, часто весело-ироничные, а порой исполненные глухой тоски, позволяют ощутить и важность душевной поддержки Левитана Чеховым, и левитановское восхищение творчеством писателя как пейзажиста, отдельные описания природы у которого он считал верхом совершенства. Правда, впоследствии, в 1892 году, был в истории дружбы Левитана и Чехова эпизод, ненадолго омрачивший их отношения и связанный с тем, в сюжете рассказа Попрыгунья писатель использовал некоторые моменты взаимоотношений Левитана, его ученицы Софьи Кувшинниковой и ее мужа, врача Дмитрия Кувшинникова.
Но эта обида была, в общем, напрасной, ибо и художник Рябовский (главный персонаж рассказа), и образ попрыгуньи у Чехова были достаточно далеки и от Левитана, и от Кувшинниковой, незаурядной, одухотворенной женщины. Вскоре дружба писателя и художника, к их взаимной радости, возобновилась. Чехов подарил живописцу свою книгу с надписью: Величайшему художнику от величайшего писателя. Милому Левиташе Остров Сахалин на случай, если он совершит убийство из ревности и попадет на оный остров. Их самые сердечные отношения сохранились до конца дней художника.

Софья Кувшинникова и Антон Чехов. Картины Левитана.