Константин Коровин

- Не отдам, - сказал Светославский.

- Уступите, - уговаривал его молодой купец и рассмеялся, сказав: - Ну, ни твоя, ни моя, молись богу. Не могу двести, ей-ей. Самому мне папаша - сто в месяц, а жена, детеныш - не могу...

- Ну, ладно, - согласился Светославский, - бери...

Наконец, завернув этюды трубкой, он, прощаясь с нами, сказал:

- Эх, до чего это я люблю этюды, живопись - вот до чего!..

- Постойте, кулек забыли! - крикнул ему Светославский. Обернувшись в дверях, купец сказал, смеясь:

- Это вам-с, господа художники, из лавки - икорка и рыбка хорошая, белужка. С хреном приятно, покушайте. И ушел.

- Что же он спишет с этюдов наших? - говорили мы, смеясь.

- Посмотри, какие грязные мятые бумажки он дал, - придя домой, сказал Левитан. - Да все рублевки, трешники...

Дома не было моей бедной матери. Она постарела в горе по умершем отце моем. Уехала в Оптину Пустынь молиться за него.

Когда за столом сели друзья - Светославский, мой брат Сергей, Ордынский, Левитан, Мельников, я не сел. На столе икра, балык, белуга. Мне было так больно, что нет моей матери с нами. Ее печальный образ был передо мной. Такая она стала старая, жалкая, такие горькие глаза!.. Я не мог есть и ушел из дому в сад, где за забором чуть уже зеленели липы, блестели на солнце купола церкви Харитония, - весна льет свет радости, к горлу подступили слезы...

- Ах, - ласково сказал Левитан, подойдя ко мне, - и ты ревешь? Наконец-то весельчак ревет...

- Да, Исаак, что делать - реву... Должно быть, мы бессильны...

- Хочешь сказать - мальчишки?

- Нет, ничего не хочу сказать. Уедем в Останкино на Панин луг. Скоро экзамены, их так много, мне еще нужно алгебру, строительное искусство. Там лучше готовиться. Поедем. Есть деньги.

- Хорошо, поедем, ты прав, там лучше…

Вечером Левитан утюгом разглаживал полученные у купца за наши этюды бумажки. Я аккуратно складывал их на стол, считая: рубль, три, десять, - по пятьдесят рублей дал он каждому. Потом долго мы считали, на что будем тратить деньги: сапоги, краски, шоколад, колбаса, порох, ружье... На ружье не хватало.

Останкино под Москвой - место дивной красоты. Около дубового леса был Панин луг и мелколесье. В небольшом деревянном доме взяли комнату за три рубля в месяц.

Утром писали с натуры - весна, солнце, дубы только распускались, их светлые стволы покрыты пятнами темного, как плюш, моха, весело сияло голубое небо.

Разложив на столе учебные книги и листы лекций, мы смотрели на них с ужасом. Решили: будем заниматься вечером и ночью. Уговаривали себя - ночью лучше заниматься, а теперь пойдем в мелколесье. Я говорил:

- У меня ружье, пойдем на тягу, увидишь, как тянет вальдшнеп, кричит - ар, ар, ар - замечательно!..

- Какой вальдшнеп? - удивлялся Левитан.

Долго стоим мы в мелком лесу. Розовая заря погасла.

- Слышишь -тянет, слышишь, - шепчу я.

Сбоку, храпя, показалась темная птица. Я выстрелил. Вальдшнеп качнулся в воздухе и, каркая, полетел опять прямо.

- Промазал, - сознался я.

В комнате нашей горит лампа, абажур сделали из бумаги, на столе разложены тетради лекций, крынка молока, хлеб. Левитан читает: "В географическом положении Египта мы встречаем две особенности..."

- А вальдшнеп-то, - говорю я Левитану, - он из Египта летел, у него такой нос длинный, египетский, он аравийский красавец.