|
Левитан в имении
Бабкино, 1898 год
|
|
Глава вторая - Свежий ветер
Четырнадцатого числа каждого месяца на московском вокзале происходили трагические сцены. Уезжали целыми семьями, не зная, куда они едут, где преклонят голову, найдут заработок. Уезжала еврейская беднота на нищету, голод, унижения.
Царский приказ не давал пощады никому. Четырнадцатое число стало черным днем московского изгнания.
Максим Горький впоследствии с гневом, и болью осудил это надругательство над человеком. «Проклятое правительство... черта оседлости - это такой несмываемый позор для нас».
Перепуганные скандалом, под давлением общественности власти, наконец, разрешили знаменитому художнику остаться в Москве. В знак милостивого расположения и для прекращения толков выселении сам великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна посетили мастерскую художника в феврале 1893 года. Левитан поспешил сообщить об этом в газету тем легализовать свое положение.
Софья Петровна устроила в ознаменование радостного события веселый вечер. Тревога, казалось, миновала.
Но кто сумеет залечить рубцы, которые легли на сердце Левина, кто исцелит глубокую душевную травму, которую принесли ему месяцы унижений! В его тяжелую болезнь «московское изгнание» внесло свою неумолимую лепту. Пережитое никогда не могло забыться...
Да к тому же из Москвы выселили всех родных Левитана, и его старшая сестра уехала с детьми на жизнь, полную нищеты. Забота о воспитании племянников до конца дней обременяла художника, заставляя его работать даже тогда, когда сердце требовало отдыха. Другая сестра вовсе покинула Россию.
В эту трагическую пору Левитан не видел рядом Чехова, он был лишен его сердечной и мудрой поддержки.
Еще целый год отголоски угрозы выселения преследовали художника. Для летних поездок требовалось особое разрешение. А добыть его - значит истратить и без того малые нравственные силы, отнять их от искусства.
Пришел на помощь знакомый художник-передвижник - П.А.Брюллов, обладавший большими связями. Благодарное к нему письмо показывает степень его отзывчивости.
22 мая 1893 года Левитан писал ему: «Я просто не знаю, как Вам и выразить свою благодарность, уважаемый Павел Александрович. Такое участие и готовность помочь просто трогательны и, конечно, выше всякой благодарности, и потому лучше об ней ни слова. Бумаги мои на днях перешлю, теперь они в канцелярии обер-полицмейстера, где я прошу о выдаче мне какого-либо временного паспорта на жительство вне Москвы. (В Москве меня не беспокоят!) Вся эта канцелярщина, стеснения, хлопоты доводят меня минутами до бешенства. Мне кажется мое дело бесконечным». Через несколько месяцев Левитан вновь благодарил Брюллова: «Позвольте сказать Вам русское спасибо и крепко пожать Вам руку. От какого громадного количества неприятностей избавило меня Ваше содействие...»
Знакомые Левитана не замечали в нем резких перемен. Он вел свой обычный образ жизни. Много работал, гулял по улицам Москвы, приходил на конкурсы, устраиваемые Обществом любителей художеств. Оскорбление, нанесенное ему, ушло вглубь и только чаще стали посещать его приступы тоски.
На мольберте в мастерской стояла картина, которую Левитан готовил для Чикагской всемирной выставки. Помня о шумном успехе «Тихой обители», он писал ее вариант. Многое изменил в композиции. Работая, художник напевал свою любимую песню «Вечерний звон» на слова поэта-страдальца Козлова, который начал писать стихи, когда потерял зрение. До того он преуспевал на службе, безоблачной была его личная жизнь. Несчастье не сломило его, оно открыло в нем поэтический талант. Левитан любил его стихи, а песню эту часто напевал.
Она переносила его в летние вечера Плеса, когда все многоголосие церковных колоколов вступало в строй и певучий благовест разносился окрест.
Левитан писал картину, полный воспоминаний об этом церковном благолепии. Даже картину назвал «Вечерний звон».
В той же мастерской, написанная тем же художником, стояла готовая к выставке «Владимирка». Одна - вдохновленная звоном кандальным, другая - звоном вечерним.
В одной - протест, бунт, негодование.
В другой - смирение, покой, умиление.
И обе эти картины - знамение своего времени.
Одна - отголосок мужественного сопротивления, зов к борьбе.
Другая - дань безвременью. Картина эта очень нравилась обывателям, готовым заткнуть уши и не слышать того грозного протеста, который зреет в народе, обывателю, сделавшему теперь песню Козлова чуть ли не своим гимном.
За несколько лет до появления картины «Вечерний звон» Чехов написал потрясающий рассказ «Святой ночью». Его герой истинно верующий человек. Но писатель срывает покровы святости с «Тихой обители». Он показывает монахов и их пастырей людьми корыстолюбивыми, чинопочитателями, чревоугодниками.
Как это далеко от того умиления, в какое привели Левитана Слушание благовеста и частое посещение церквей!
Больше никогда в своем творчестве Левитан не вернется к подобным сюжетам. Да и здесь он, говорят, увлекся чисто живописной стороной догорающего дня.
Это действительно его привлекало. Но для него, художника, создающего мудрые картины и поднявшего искусство пейзажа до глубокого философского звучания, был не безразличен смысл кого, что он изображал.
Рядом была «Владимирка» - свидетельство мужества, которым в большой степени обладал Левитан.
Так ярко в одном художнике отразились противоречия эпохи, два полюса: прогресс и депрессия.
|
