|
Левитан в имении Бабкино, 1898 год
|
|
Глава первая - Человек, помогай себе сам!
Французские крестьяне, видевшие картину Курбе «Каменотесы», хотели купить ее, чтобы поместить у алтаря в церкви. Репинские «Бурлаки» обычно висели в бильярдной великого князя Владимира. Вряд ли у русского «лапотника» возникала мысль найти «Бурлакам» место в церкви, но фотографии и репродукции этой картины они раскупали сотнями, чтобы, вернувшись с выставки, украсить ими свои жилища.
Теперь Левитана с новой силой тянула Волга, эта репинская Волга, опаленная знойным солнцем, которая несла со своими волнами кровь, пот и слезы русского труженика.
Но Волга пока оставалась недоступной. И Левитан бродил по выставке от «Черного моря» Айвазовского к лесам Шишкина, от «Заросшего пруда» Поленова к «Грачам» своего наставника Саврасова.
Почему эти две небольшие картины волнуют его больше, чем «Всемирный потоп» Айвазовского или «Рожь» Шишкина? Как среди этих морей и гор, лесов и болот, прудов и речек пробиться и проложить свою тропу?
Неожиданным открытием для Левитана явились этюды Александра Иванова, которые еще мало кому были известны. Тридцать три этюда и три эскиза к «Явлению Христа народу» были показаны на Всероссийской выставке, среди них несколько пейзажей, написанных в неожиданной, новой манере.
Чистые и смелые краски этих этюдов лишали покоя, все казалось кругом серым и неправдоподобным. Вот у кого на холсты вырвался прозрачный воздух и солнце! Левитан был ошеломлен. Он не мог вдоволь насмотреться на ивановскую «Ветку», которая звала его самого скорее к природе и краскам.
Отныне Иванов стал для Левитана путеводной звездой.
Нелепый аттестат
Хотя картина Левитана уже украшала стены музея, он все еще ходил на уроки, сдавал экзамены, писал композиции по программе.
Пять лет он занимался в мастерской Саврасова, который открыл ему самого себя, научил быть в дружеских отношениях с природой. А главное - научит самому трудному - умению вносить в пейзаж лирику, свои чувства и переживания.
Став таким близким и необходимым, Саврасов теперь с каждым днем удалялся от него, все сильнее поддаваясь страшному недугу - запоям.
Неделями его не видели в мастерской. Когда же дверь отворялась и Саврасов входил мрачный, с оплывшим лицом, в потрепанной одежде, закутанный пледом, сердце Левитана сжималось от горя и бессилия.
Погибал могуче одаренный человек. Угар пьяных недель гасил его разум, иссушал талант. Что он, юнец, мог сделать, чем помочь? Разве только найти Саврасова в кабаке, проводить домой, слушая мудрые советы, прорывающиеся сквозь бессвязный лепет.
Он страдал за него, как можно только страдать за любимого человека. После смерти родителей потеря Саврасова была для Левитана самым тяжелым горем.
Теперь уже не оставалось сомнений: художник угасал. В редкие часы просветления он возвращался к творчеству. Но слабела былая сила, и скоро почти ничего не осталось в его чахлых картинах от прежнего огромного таланта.
Все ученики саврасовской мастерской приуныли. Весной пронесся слух, что Алексей Кондратьевич больше не останется преподавателем. А вскоре, в мае 1882 года, умер Перов.
Училище осиротело, оно лишилось своего вожака.
Среди учеников начался разброд. Кое-кто устремился в столичную Академию. Потянулся за ними и Левитан. Его донимали мысли о провалах в образовании, казалось слишком медленным продвижение по пути мастерства. Осенью он написал заявление о своем желании продолжать образование в Петербургской Академии.
А через месяц в Училище пришел Василий Дмитриевич Поленов - учить живописи молодых художников. Это был человек горячего сердца, высокой культуры и яркого дарования. К нему теперь устремились ученики, покинутые Саврасовым. Раздумал ехать в Питер и Левитан. Около двух лет он брал уроки живописи у Василия Дм. Поленова.
Саврасов учил понимать душу природы, вносить в самый незатейливый пейзаж свои чувства и мысли. Но палитра его сохраняла черты традиционности, оставалась коричневой.
Когда Левитан пришел в класс Поленова, ему раскрылся мир красок, многообразный, причудливый. Словно шоры у него упали с глаз, и даже в будничной русской природе он увидел цвет многолико.
Теперь его учили думать о радости, какую приносят людям сама живопись, гармония красок, то неповторимое качество художника, которое поглощается всеобъемлющим словом «колорит».
Приближался срок окончания Училища. Нужен последний рывок - картина, по которой судят о мастерстве ученика и выдают ему диплом.
И тут произошел случай, нелепее которого трудно найти в истории русского искусства.
Левитан писал дипломную картину по останкинским этюдам. Жатва увлекла его. Он задумал изобразить страду - огромное поле, заполненное копнами сжатой ржи. День хмурый, пасмурный.
В такую серьезную пору своей жизни Левитан остался без поддержки педагога. Зимой 1883 года Поленов уехал в Рим писать этюды к картине «Христос и грешница». Совета спросить не у кого. Саврасов бродяжничает, скитается по ночлежным домам.
Но когда картина была готова, Левитан все же разыскал своего несчастного учителя, вкусу и оценке которого он продолжал доверять.
Саврасов пришел в дом у Красных ворот, где в комнатушке под самой крышей ютился Левитан. Картину посмотрел, мнение свое выразил в размашистой надписи мелом: «Большая серебряная медаль». Он увидел в этом изображении жатвы не только зрелость мысли, но и возмужание кисти.
Другие преподаватели взглянули иначе на дипломную работу Левитана: она им не понравилась и была отвергнута. Никто даже не предложил доработать, улучшить картину.
Что произошло? Был ли так плох этот холст, или преподавателей обозлила оценка человека, которого уволили из Училища, а он продолжал навязывать им свое мнение?
Левитан не мог ответить на этот вопрос. Его оскорблял и угнетал позор провала. Предложение написать новую картину он в запальчивости отверг.
Неопределенность тянулась несколько лет, пока в 1886 году Левитан не получил диплом «внеклассного художника», с каким и вышел в жизнь.
|