|
Левитан в имении
Бабкино, 1898 год
|
|
Глава третья - К солнцу
Но вспышки такие были крайне редки, чаще текли содержательные разговоры. Левитан - удивительный рассказчик, а об искусстве он говорил с большим подъемом. Сами собой его мысли складывались в такие фразы, которые отчеканивались как афоризмы.
Среди оживленной беседы в кругу молодых пейзажистов Левитан мог неожиданно спросить:
- Любите ли вы стихи Никитина? Кто-то вспомнил отрывки из хрестоматий.
- Нет, нет, - заволновался Левитан, - знаете ли вы его стихи о природе? Вот хотя бы это.
И начинал читать «Утро». Каждое слово этих бесхитростных строк сопутствовало ему с юности. К концу он воодушевился, мягкий голос его окреп, на бледных щеках даже появился румянец. Последние строчки он произнес так задушевно:
Не боли ты, душа! Отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!
Эти дружеские встречи для пейзажистов были не менее дороги, чем занятия в мастерской. Богатая, разносторонняя образованность Левитана раскрылась перед ними. Он говорил с ними о Бетховене,- и для многих музыка этого гиганта открывалась в новом свете. Он пересыпал свои беседы длинными выдержками из статей Чернышевского - и перед слушателями вставало высокое назначение русского искусства, его будущее.
А иногда Левитан смешил своих молодых друзей. Это случаюсь, если, приезжая с очередной выставки из Питера, чувствовал себя бодрее. Он был большой насмешник. Читал статьи из газет о выставках и сопровождал их остроумными репликами. Сразу всем ясен взгляд рецензента, вкусы зрителей, оценка вновь показанного произведения.
Однажды он был в особом ударе. На расспросы о питерской выставке ответил так:
- О, есть работы высокой законченности! Чеканка по золоту и серебру. Если хотите, их краски даже красивы, но это красота... продажной женщины за двадцать копеек. Поражен, господа, обилием самоваров. Везде самоварчики...
Это веселое словечко вылетело из мастерской Левитана и быстро привилось в разговорном обиходе. С той поры оно стало синонимом выглаженной, прилизанной живописи, лишенной вдохновения, передающей лишь иллюзию предмета.
Скульптурным классом в Училище руководил Паоло Трубецкой, живший долгое время в Италии.
Молодежь боготворила Трубецкого за несравненный дар ваятеля.
Левитан особенно сблизился со скульптором, когда оба стали преподавателями Училища. Трубецкой вылепил статуэтку с Левитана. Скульптору удалось создать удивительно поэтичный образ художника. Маленькая статуэтка яснее многих слов говорит о том, как глубоко понял скульптор художника за время их недолгой, но горячей дружбы.
Серов, Левитан и Трубецкой - эти три художника искусства учили и молодежь служить ему безраздельно. Серов в портрете, Левитан в пейзаже и Трубецкой в скульптуре передавали будущим художникам всё, чего достигли сами.
Левитан приглашал учеников в свою мастерскую. Не каждый из профессоров так широко открывал для обозрения незаконченные работы. А у него не было секретов, он хотел всеми способами приобщить учеников к большому искусству. Знакомил их даже с экспериментальными работами. Показывая их, говорил: «Это был год опыта».
В это же время сестра просила брата обратить внимание на живописные способности сына, даже взять его к себе в ученики. Левитан предупреждал Терезу от опрометчивого поступка и писал ей: «Что касается Фали, я не знаю что сказать; если он в самом деле талантлив, то имеет еще смысл учить его живописи, но только в том случае... Вообще не надо очень розово представлять себе перспективу его обучения - живой пример я - сколько усилий, труда, горя, пока выбился на дорогу!»
Учитель без устали внушал и молодым художникам, как труден избранный ими путь, каких лишений, жертв и самообладания требует искусство.
Весной 1899 года сняли дачу в Кускове. Левитан часто навещал группу молодых пейзажистов. Опираясь на палку, он обходил всех, когда они писали этюды. После толковал с каждым о том, что увидел в работе ученика.
Хозяйство Левитана вела старушка, которую он называл няней, и каждый раз привозил пакеты с домашней провизией, приготовленной ее заботливыми руками. После неизменной гречневой каши с молоком содержимое профессорских пакетов уничтожалось жрецами искусства с заметным удовольствием.
Как-то ученик Липкин повез в Москву несколько своих этюдов. Левитану нездоровилось, и он на даче не был. Весной 1900 года он все реже находил силы для загородных поездок.
Ученики послали с Липкиным шутливое письмо, до которых их профессор был большой охотник. Они писали, что даже грачи соскучились о московском госте и беспрерывно кричат: «Где Левитан, где Исаак Ильич?!»
Липкин вспоминал: «Левитана это письмо развеселило и порадовало, он любил шутки. «Передайте грачам, что как только встану - приеду. А если будут очень надоедать, попугайте: не только приедет, но и ружье привезет».
В феврале 1900 года на XXVIII Передвижной выставке показывали свои работы ученики Левитана. У П.И.Петровичева были приняты картины «Вешние воды» и «Осенние листья», у Н.Н.Сапунова - «Зима».
Горячность, с какой Левитан относился к преподавательской деятельности, сказалась в его письме к Чехову: «Сегодня еду в Питер, волнуюсь, как сукин сын,- мои ученики дебютируют на Передвижной. Больше чем за себя трепещу! Хоть и презираешь мнение большинства, а жутко, черт возьми!»
За короткий срок творчество молодых пейзажистов стало таким близким - ведь в каждой из этих картин была и частица его, левитановского, сердца.
Все реже приезжал Левитан к своим ученикам на дачу, все чаще присылал записки, в которых острым, нервным почерком писал слова привета.
|
