» Первая » Вторая » Третья » Четвер » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннадц » Двенадц » Тринадц » Четырнад

Озеро. Луна

Но как связать, как найти верное отношение этой воды, неба, земли, чтобы картина звучала так же взволнованно и трепетно, как звучит она в его душе? Он чувствует: надо, чтобы «не кричали краски», надо писать картину так, чтобы с помощью перехода одного тона в другой передать пространство, дать глубину неба, необъятность реки, уходящей вдаль. Обо всем этом Левитан думал раньше, еще в первую поездку на Волгу, когда писал картину «Вечер на Волге». Но то, о чем он тогда только догадывался, что постигал ощупью, теперь становилось достижимым, казалось понятным. Вечерами, сидя на пригорке высокого зеленого берега, он наблюдал освещение. На маленькой дощечке сделал первый этюд маслом, потом основательно проработал эскиз картины. Каждое утро писал дома и сколько раз в порыве отчаяния счищал все сделанное за день, а на следующий день начинал все сначала.
Однажды утром забрел он далеко, на другой конец городка, в Пустынку, и остановился зачарованный. Перед ним была березовая роща, насквозь пронизанная солнечным светом, его роща, та самая, этюд которой он сделал еще в Бабкине и каждое лето возил с собой - все искал подходящую натуру. Это была неожиданная и радостная находка.
Картину «Березовая роща» он написал быстро, как бы одним дыханием.

Художники оставили Плёс перед самыми заморозками, уехали в Москву с последним пароходом, с тем чтобы непременно вернуться еще будущим летом. В Москве уже ждали Левитана с новыми картинами, и не успел он приехать, как к нему в «Англию» началось настоящее паломничество. Он привез около двадцати картин, множество этюдов. Друзья и знакомые были поражены - трудно было поверить, что так много сделал один человек в несколько месяцев. Когда А.П.Чехов увидел все, что привез Левитан, он, как всегда, очень верно ухватил главное.
- Знаешь, на твоих картинах появилась улыбка, - сказал он.
Но встреча друзей была грустная. Летом скончался любимый брат Антона Павловича и друг Левитана - талантливый художник Николай Чехов. Антон Павлович рассказывал о последних его днях, и Левитану казалось, что он, Левитан, в чем-то виноват, что-то пропустил, недоглядел.
Они сидели в новой мастерской Левитана; на мольбертах стояли картины, на полу валялись обрывки бумаги, веревки, громоздились еще не распакованные ящики, за окном моросил мелкий, тоскливый дождь. Мастерскую эту построил для себя Сергей Тимофеевич Морозов, богатый человек, коллекционер живописи, а сам посредственный художник-пейзажист. Он боготворил Левитана, брал у него уроки живописи. Мастерская в сущности была ему не нужна, и он предложил ее Левитану на очень льготных условиях. Левитан с радостью согласился. Просторная, с верхним светом и с окнами на север мастерская занимала весь верх двухэтажного флигеля во дворе морозовского дома. Внизу жил Морозов, а позднее он уступил Левитану и весь низ.
К зиме Левитан окончательно устроился в мастерской. Приближался декабрь. В декабре, перед открытием передвижной выставки, Павел Михайлович Третьяков всегда совершал обход художников. «Обычно по утрам, к одному из таких счастливцев, подъезжали большие крытые сани...- вспоминал позднее художник Нестеров. - Сани вез большой сытый конь, на козлах сидел солидной наружности кучер... Неторопливо вылезал [Павел Михаилович] из саней, тихо звонил у подъезда или стучался у дверей, ему отворяли. Входил высокий, «строгого письма» человек в длинной барашковой шубе, приветливо здоровался, целуясь по московскому обычаю троекратно с встречавшим хозяином, а приглашенный им, входил в мастерскую. Просил показать, что приготовлено к выставке. Садился, долго смотрел, вставал, подходил близко, рассматривал подробности... Начинал свой объезд Павел Михайлович со старших - Васнецова, Сурикова, Поленова, Прянишникова, Вл. Маковского, потом доходил и до нас, младших: Левитана, Архипова, меня, К.Корина, Пастернака, Ап. Васнецова и др. Если объезд начинался с Левитана, тогда тот немедленно по отбытии извещал остальных приятелей о результатах визита. Редкий год Третьяков не брал чего-нибудь из новых работ Левитана для своей галереи, поэтому сейчас Третьяковская галерея имеет лучшее собрание «левитанов».
На этот раз Третьяков купил две картины: «Вечер. Золотой Плёс» и «После дождя». Картины появились на восемнадцатой передвижной выставке в 1890 году с табличкой «Продано Третьякову». В Петербурге критика снова обошла молчанием картины, и только в одной из газет появились гнусные, издевательские стихи какого-то рифмоплета.
Когда же выставка переехала в Москву, то о картинах Левитана заговорили иначе. Они имели успех и у художников и у публики. «Левитан впервые достигает всеобщего признания и становится первым русским пейзажистом», - отмечал критик Сергей Сергеевич Голоушев (Глаголь), который позднее написал первую большую книгу о Левитане.
Левитан не дождался открытия выставки; в начале марта он уехал за границу. Ему хотелось проверить себя, побывать в картинных галереях, на выставках, посмотреть, как работают художники на Западе.
«Впечатлений чертова куча! Чудесного масса в искусстве здесь, но также и масса крайне психопатического, что несомненно должно было появиться от этой крайней пресыщенности, что чувствуется во всем. Отсюда и происходит, что французы восхищаются тем, что для здорового человека с здоровой головой и ясным мышлением представляется безумием... Старые мастера трогательны до слез. Вот где величие духа!..» - писал Левитан Чехову из Парижа.
В Париже Левитана больше всего восхитили картины барбизонцев. Когда-то Крамской писал Репину: «Нам непременно нужно двинуться к свету, краскам и воздуху, но как сделать, чтобы не растерять по дороге драгоценнейшее качество художника - сердце?» Об этом же не раз говорили Саврасов и Поленов - учителя Левитана. И вот теперь на выставке почти каждая картина барбизонцев была полна света, воздуха, в каждой картине он чувствовал душу художника.
Из Парижа Левитан переехал в Италию, был во Флоренции, Венеции, радовался изумительной итальянской весне с ее глубоким синим небом, изумрудной травой по склонам гор, цветущему миндалю.
За границу Левитан ездил несколько раз. Был во Франции, Италии, Германии. Швейцарии; писал и зеленые альпийские луга, и Альпы, и Средиземное море, и горы, и маленькие деревушки на склонах гор... Не раз испытывал чувство бесконечного восторга от общения с природой. «Сижу теперь у подножья Mont Blanc и трепещу от восторга! Высоко, далеко, прекрасно!» Но стоило ему немного пожить в чужой стране - его тотчас же тянуло домой. В письмах, которые Левитан писал из-за границы, он постоянно жалуется на то, что «тоскует до одури», скучает «до отвращения», «смертельно» хочет домой. «Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси - реки разлились, оживает все... Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист».