|
Лунная дорога
|
|
Левитан был рад побыть лишнюю минуту с Антоном Павловичем и стал
расспрашивать его о Киселевых подробнее.
- Меланхолик, ты любопытен, как некоторые женщины, - сказал со смехом
Чехов. - Они так и ходят с высматривающими глазами, выглядывают из калиток,
из-за углов, бегут на всякий шум, как на пожар.
- Как будто бы, Антон Павлович, я не совсем такой, - возразил
благодушно Исаак Ильич, - это ты, наверное, такую бабу сейчас описываешь в
своем новом рассказе.
Чехов прижмурил глаза и, не слушая, с увлечением продолжал:
- Они всегда страшные сплетницы, вруньи... Куда бы ни пошли, повсюду
зацепляются языком. Муж всегда мученик у такого словоохотливого существа.
Оно ему спать не даст. Оно разговаривает без умолку даже в некоторые
щекотливые моменты нашего существования... Какая прелесть Мария Владимировна
Киселева! Она хорошо поет, пишет в журналах, страстный, заядлый рыбак.
Послушать ее рассказы о Даргомыжском, Чайковском, Росси-Сальвини -
объедение. Умно, тонко, хорошо, образно, тепло. Близко со всеми знакома. Ну,
недаром она внучка знаменитого Новикова и дочь известного директора
императорских театров в Москве Бегичева.
- Ах, это тот, - перебил Левитан, - про которого говорят, что с него
писатель Маркевич в романе "Четверть века назад" написал героя Ашанина.
- Он. Вот познакомишься с ними и ахнешь. На Руси занятные люди
рождаются иногда. Комната у него обставлена по-женски. Хороший рассказчик.
Авантюрист по натуре. Недавно заполонил нас. До утра не могли уйти из его
смешного бабьего будуара. Рассказывал о своих русских и заграничных
путешествиях так, что впору Казанове позавидовать. Фигура презамечательная.
Тебя Маркевич интересует? Прекрасно. Еще год назад тень Болеслава Маркевича
бродила по парку в Бабкине. Он там обретался и писал роман "Бездну". Да что
Маркевич! Мария Владимировна всех персонажей
Бабкина интереснее. В нее был влюблен Чайковский. Она бы за него охотно
пошла замуж, да он прозевал на ней жениться. Марии Владимировне в двадцать
лет пришлось быть падчерицей знаменитой артистки Шиловской. Падчерица
молода, красавица. Дом у Бегичева открытый для театральной и музыкальной
Москвы. Все знаменитости запросто. Около молодой хозяйки не пройдешь. А
около хозяйки, раза в два с половиной постарше, почти никого. Падчерице
житья не стало. Однажды за званым обедом Мария Владимировна, обиженная
мачехой, разрыдалась. Встала из-за стола и ушла к себе. За девушкой кинулся
один из гостей - Киселев - и сделал ей предложение. Она его приняла.
Следом за Киселевым ворвался в комнату Чайковский тоже с предложением.
Отказала. Киселев веселый, светский муж. Земский начальник в Воскресенском
районе. Племянник русского посла в Париже графа Киселева. Итак, ты на этих
днях отправишься в окрестности Бабкина и снимешь там себе дворец. Помни, что
кроме художественного багажа, ты должен захватить с собой удочки: будем
удить окуней и плотву.
Левитан поселился в деревне Максимовке, выбрав самую нищую и дешевую
избу горшечника Василия, горького пьяницы. Жена его Пелагея вечно ходила
брюхатой, и летнее жилье художника переполняла стая ребятишек в восемь душ,
одни девочки, худенькие, полуголодные. Пелагея звала жильца вместо Исаак -
Тесак, и они подружились даже. Левитан большую часть дня проводил на этюдах
в окрестностях Бабкина, встречался с Чеховыми, застревал у них до ночной
поры и возвращался в свое горшечное заведение, как шутил Антон Павлович,
часто под утро. Левитан был неизменным и непременным участником всех
деревенских увеселений Чеховых и Киселевых. До его прихода в Бабкино их не
начинали.
Вдруг Исаак Ильич пропал. Прошло несколько дней. Он не появлялся.
Чеховы знали, каким пламенным и неудержимым охотником был Левитан, и
отсутствие его объясняли просто - стояла дождливая погода, и художник
увлекся охотой.
- Тем более понятно, почему он охотится, - сказал Николай, - в дождь
работать не может, значит, бездельничает с ружьем и обучает собаку следующим
действиям арифметики.
Один Антон Павлович встревожился.
- Так ли? - хмуро проворчал он. - Может быть, с беднягой опять
творится что-либо неладное. Стрелок он ярый, но у него бывает какой-то
психоз... Не наделал бы чего над собой... Взяли мы его сюда прогуливать да и
забыли осторожность...
Антон Павлович подошел к окну и уныло стал смотреть на улицу. Лил
дождь. Красивых бабкинских рощ на пригорках не было видно. Все застилал
серый, противный, надоедливый ливень. Чеховы скучали во флигеле, Киселевы
куда-то уехали, и дачники остались одни.
- Пойдемте к Левитану, - неожиданно сказал Антон Павлович, улыбаясь.
- Не могу провести ни одного вечера без развлечений. Эти Киселевы приучили
меня к феноменальному легкомыслию.
Вышли в больших сапогах, с фонарем, жалко светившим на два шага вперед.
Шаткие лавы через Истру, измокшие, ветхие, скользили. Антон Павлович едва не
свалился в реку. Перед Максимовкой было топкое болото, дремучий
Дарагановский лес. Трудно пробирались вперед, озябшие, усталые. В черноте
беспросветной ночи Максимовка словно не приближалась к ним, а отступала
дальше, не дойдешь до нее. До сих пор в Максимовке не бывали. Темную избу
горшечника долго отыскивали, пока под ногами не захрустели битые черепки -
след гончарни.
- Я думаю, ничего особенного не случилось, - сказал повеселевший
Антон Павлович, - дрыхнет наш Левитан, усталый от охоты. В деревне не
заметно никаких дурных признаков. Давайте огорошим художника неожиданностью.
Идем прямо. Не стучите, не окликайте. Не войдем, а вломимся в избу.
Так и сделали. На спящего Левитана навели фонарь. Исаак Ильич,
перепуганный, вскочил, выхватил из-под подушки револьвер я направил на
нежданных гостей. Он держал его в дрожащей руке, и револьвер сильно качало.
Чеховы хохотали. Левитан жмурился от света и ничего ясно не видел перед
собой.
- Черт знает, что такое! Какие дураки! Таких еще свет не производил!
- произнес Левитан, опомнясь, и тяжело вздохнул. - Игрушки плохие! Я уж
хотел стрелять...
Он стоял на коленях на своем соломенном ложе; солома хрустела, черную
избу тускло освещал фонарь с закапанными крупным дождем стеклянными
створками.
Пелагея услышала шум в избе и втиснула в нее огромный острый живот
свой, точно у нее под платьем была сахарная голова. Пелагея внесла ярко
горящую лучину.
- Все благополучно, Пелагея, - сказал приветливо Левитан. - Это мои
друзья. Хотите, поставим самовар? - обратился он к Чеховым.
- Ты бы лучше на печке нас посушил, - ответил Антон Павлович, - мы
хуже водолазов. Вставай, пойдем к нам. Мы теперь, как библейские старцы
опытные, знаем хорошо обратную дорогу и вмиг тебя доставим в Бабкино, у нас
и поспишь после обильного ужина и винного возлияния.
Левитан колебался. Пелагея бывала в Бабкине у Антона Павловича. В
деревнях прослышали, что он доктор, и повалили к нему со всякими болезнями.
Чехов никому не отказывал в помощи. Пелагея подошла близко к Антону
Павловичу и шепнула ему:
- Выйди-ко, доктор, в сенцы.
- Тебе не я, тебе бабка нужна, - ответил таким же шепотом Антон
Павлович, взглянув на ее чудовищную башню.
|