Лунная дорога

Но Пелагея настаивала, и Антон Павлович немного погодя под каким-то предлогом оказался в темных сенях. Пелагея зашептала на ухо:
- Тесак-то сегодня в полдень стрелялся из ружья... Да, слава создателю, промахнулся... До того два дня валялся на постели, не вставая, не пил, не ел, молоко в крынке скислось, не дотронулся... Нам за такого чумного жильца не попадет? Не скажут, чего не уследили?
- Нет, ничего вам не будет, - угрюмо ответил Антон Павлович, - за чужую вину никто не ответчик.
Он вернулся в избу, весело посмеиваясь. - Добилась-таки своего Пелагея, - сказал Чехов, - схватила в темноте и пришлось класть руку на живот и дожидаться, когда толкнет ножкой младенец. Баба вообразила, что он у нее мертвый.
В Максимовне пробыли часа два. Антон Павлович весело шутил, острил, рассказывал смешные истории, выдумывал их тут же. Левитан молчал, отводил глаза в сторону, но в конце концов засмеялся. Тогда Чехов неожиданно переменил тон, сделав незаметный знак братьям.
- Ты, Левитан, думаешь, что нам нечего делать, и мы в такую погоду пришли только напугать тебя. Нет, ошибаешься. Дело у нас серьезное. Мы пришли тебя звать на жительство в Бабкино. Киселевы согласились отдать своим дачникам еще один флигелек во дворе, самый маленький. Ну, не совсем флигелек, Правда, бывший курятник, больше походит на сарай, но курной избы горшечника не хуже. Завтра ты переедешь к нам.
Николай, Александр, Михаил Чеховы переглянулись. Никогда не было даже разговора об этом сарайчике. О нем вспомнили только сейчас. Не говорил Антон Павлович, конечно, и с Киселевыми. На улице Антон Павлович объяснил братьям: - Я Лейкину писал, что Левитан почти поправился после своей истории с неудачным повешением, да ошибся. Его под надзор надо, бок о бок будем держать. Хорошо бы ружье спрятать и отнять у него револьвер. Неблагонадежный художник. В избе стреляет... Пелагею до смерти напугал... Еще разрешится от бремени не в свой час...
Антон Павлович мешал шутку с тревогой. Братья знали эту его манеру, поняли, что он привел их в Максимовку, заранее обдумав переселить Левитана в Бабкино. Пелагея только подкрепила необходимость этого.

Бабкино

А вот и флигель Левитана,
Художник милый там живет,
Встает он очень, очень рано
И тотчас чай китайский пьет.
Позвав к себе собаку Весту,
Дает ей крынку, молока
И тут же, не вставая с места,
Этюд он трогает слегка...

Наивные и дружеские вирши эти написал самый скромный из рода Чеховых - Михаил. Антон Павлович поселил его вместе с Левитаном в бабкинском флигельке - сарайчике. Подсадив художнику сожителя, Чехов был спокойнее.
Выздоровление Исаака Ильича пошло быстро. Его никогда еще не окружало такое веселое, умное, даровитое общество. Художник не расставался с милыми и приятными ему людьми с утра до ночи и оценил и полюбил их со всей горячностью своего сердца, на какую только был способен. Семья Чеховых, дружная, острая, неистощимая на всякие дурачества, в то же время умевшая усидчиво и настойчиво трудиться, когда считала себя не в праве отдыхать и бездельничать, наполнила Бабкино жизнерадостным, праздничным шумом. Антон Павлович давал тон всему, всех будоражил, не позволял скучать, находил каждому дело.

Едва Левитан переехал в Бабкино, как Антон Павлович сделал неожиданное открытие, очень порадовавшее его. Художник компании не испортил. Наоборот, он после Антона Павловича оказался самым изобретательным. Веселый день начинали или Чехов или Левитан. Иногда по сговору оба. За какую-нибудь неделю они сошлись на всю жизнь. И тот и другой были талантливые актеры. Да и все жители Бабкина составляли как бы небольшую труппу комедиантов. Однажды представление назначили в поле на Истре. Антон Павлович и Левитан вымазали лица сажей, надели чалмы и бухарские халаты из кладовой Киселевых. Антон Павлович учился ходить бедуином, - и уже все вокруг покатывалось от хохота. Чехов получил из Киселевского реквизита ружье, воинственно закричал и потряс им в воздухе. Мелкий кустарник за Истрой скрыл вооруженного бедуина.
Для забавы своих детей - Саши и Сережи - Киселевы держали ослика. На нем выехал верхом Левитан. Солнце закатывалось. Оно было цвета раздавленной красной смородины. Алые, розовые облака стояли на краю земли; горел высокий обрывистый берег реки; летала над ним огромная стая ласточек, как будто вся из маленьких золотых слитков; на водопое, по брюхо в воде, мычали красные коровы; деревенские голые смуглые ребятишки купали огненных коней. Весь мир был в каком-то зловещем свете.
Тогда, закутанный простынями, показался странный всадник на узеньких лавах через быструю Истру. Осел упирался и не хотел сходить с прибрежного песка. Николай Чехов тянул животное за повод к себе, первый враль в округе, охотник Иван Гаврилов, бывавший у Левитана в егерях, подгонял сзади. Наконец переправились. Исаак Ильич не торопясь кружил по лугу, выбирая место. Потом слез с осла, разостлал коврик, опустился на колени, поднял высоко руки и, глядя на восток, начал заунывно совершать вечернюю мусульманскую молитву. Намаз продолжался несколько минут. Бабкинские озорники, держась за животы, катались по траве, неумолчный хохот разносился далеко: вечерний воздух гулок и жаден ко всякому звуку. Левитан молился, делал уморительные телодвижения, а из кустов крался ползком бедуин с ружьем. На самой высокой ноте, визгливой и резкой, мусульманин замер. Вдруг раздался выстрел. Серый дым густо всплыл над лугом, запылали пакля и тряпки, которыми было заряжено ружье, вздрогнули и помчались кони, неся на себе прилипших к гривам голых ребятишек-наездников, с шумом и свистом, испуганно запищав тысячами голосков, взвилась высоко стая ласточек, овцы разбежались с водопоя, пастухи, щелкая плетями, кинулись в обгон. Понесло вонючей гарью. Бедуин-убийца с хищным взором широкими шагами подходил к своей жертве. Левитан упал от выстрела навзничь, словно сраженный наповал. Около него собрались всем домом. Восточная картина закончилась.
Но все уже безудержно расшалились. Дальше следовали похороны Левитана. Он вытянул вперед руки, на них надели сапоги, на плечи покойнику положили длинные жерди, концы которых держали Антон и Николай Павловичи. Дамы отдали свои белые шали, повесив их на жерди. Режиссером был Антон Павлович. Ему покорно подчинялась вся труппа. Кощунственную погребальную затянул Исаак Ильич. Хор подхватил. Процессия медленно шествовала по дорожкам бабкинского парка. Садовник Василий Иванович, у которого весь растительный мир делился на "трапику" и "ботанику", оставил недоделанную клумбу и бросился бежать. На бегу он крестился и плевался. Бабы, работавшие в саду, несмотря на все любопытство к ряженым, отворотились от них доктора Чехова любили и уважали, другого бы за потеху над похоронами отлаяли и пристыдили.