На главную     
Биография
Шедевры
Картины
Рисунки
Этюды
Фото архив
Хронология
Его письма
Цитаты

Левитан и
Нестеров


Левитан и
Коровин


Левитан
и Чехов


Ал. Бенуа
и Левитан


Пастернак
о Левитане


В.Бакшеев
о Левитане


А.Головин
о Левитане


Федоров-
Давыдов
о Левитане


Тайна
Сказка
"Озеро"
Пастели
Музеи
Книжки
Гостевая
Ссылки

Крымов о
Левитане


Чуковский
о Левитане


Паустовский
о Левитане


Маковский
о Левитане


Островский
о Левитане


Волынский
о Левитане


В.Манин

Пророкова
о Левитане


Дружинкина
о Левитане


"Золотой
Плёс"


Евдокимов
о Левитане


Н.С.Шер
о Левитане


Захаренкова


   "Золотой Плес". Повесть Николая Смирнова об Исааке Левитане

   

 
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27 - 28 - 29 - 30 - 31 - 32 - 33 - 34 - 35 - 36 - 37 - 38 - 39 - 40 - 41 - 42
Золотой Плес Золотой Плес. 1889

 
Писать нужно именно так - просто, не задерживаясь на подробностях, находя и выделяя основное, наполняя картину светом и воздухом, подчиняя замысел только одному: ощущению природы, всемерному выявлению ее красоты. И опять: нужно учиться и учиться.
Художник работал и учился с крайней настойчивостью, преодолевая подвижническим упорством непрерывные лишения, целые дни проводил у холста, у мольберта, странствовал по музеям и галереям, изучал, творчество барбизонцев, даже копировал Коро. Чтобы ближе и непосредственнее ознакомиться с Коро, творчество которого, бесспорно, обогащало его, Левитан даже изучил французский язык - со своей обычной и быстрой настойчивостью.
К тому времени, когда он приехал в этот волжский городок, Левитан ясно сознавал свой рост, свой художественный опыт. Но, оглядываясь на то, что было создано, опять испытывал горечь: все это - только начало, только ученичество, свежее и молодое обещание расцвета. Да и будет ли когда-нибудь этот расцвет, не останется ли он только талантом, «подающим надежды»? И сколько же внутренней силы, а главное - любви к искусству и преодолевающей все работоспособности требовалось для того, чтобы в конце концов стать одним из самых лучших русских художников-пейзажистов?
Из всего, что было создано до приезда в Плес, ему, в сущности, были дороги только две картины: осенний день под Москвой, в Сокольническом парке, и вечер на Волге - память о первом (неудавшемся) путешествии по великой русской реке.
Картины, только что написанные в Плесе, - кладбищенская церковь на закате и горячий летний день - не удовлетворяли художника до конца, он находил в них некоторую недосказанность, но радовали тем бодрым подъемом, с которым писал их.
Подъем и бодрость все росли, усиливались. Они рождались и укреплялись в каждодневных прогулках, в поездках по Волге, в охотничьих скитаниях, в заботливости и дружестве Софьи Петровны, в нескончаемых солнечных днях, в гостеприимном радушии Плеса.
- Доброго здоровья, Исаакий Ильич! - неизменно
здоровался при встрече с художником какой-нибудь порт-. рой или сапожник, бородатый и степенный человек в вы - цветшей рубахе и старом картузе.
Оглядывая картину или охотничий ягдташ, он привычно делился городскими новостями, и художник в беседах с ним чувствовал непринужденность и простоту. И наоборот, в разговорах с купцами Исаак Ильич, за редкими исключениями, испытывал стесняющую неловкость и отчужденность: в их манере разговаривать, в их взглядах сквозили снисходительная настороженность, потаенная усмешка.

Плес стал колыбелью и родиной заслуженной славы художника. «Серия волжских этюдов и картин послужила основой настоящей известности Левитана», - отмечал впоследствии один из его друзей М.В.Нестеров.
Вслед за портретом Софьи Петровны художник начал писать березовую рощу в солнечный день. Роща, зеленевшая под самым городом, привлекала раскидистой густотой, теплой глушью. Наверху, над деревьями, сверкал полдень, зной, - солнце, обливавшее вершины, весело скользило по белизне стволов, путалось и замирало в неустанно движущихся ветвях, пятнами сыпалось по некошеной траве. Все плыло и струилось, напоминало о качелях, горячо пронизывало той обостренной зоркостью всех способностей и чувств, которая всегда несет с собой творческую радость.
Художник осматривался: зелень вверху обесцвечивалась, наливалась почти апельсиновой желтизной, ниже, в густоте ветвей, принимала васильковый тон, а на земле, слабо и редко обрызганной солнцем, опять смягчалась, давая лиловый отблеск.
Исаак Ильич дышал жарким лесным запахом, с улыбкой следил за бабочкой, трепетавшей на лакированном ящике с красками, слушал распевающую поблизости иволгу - и работал, работал, вкладывая в каждый мазок блеск и счастье лета, теплоту и радость человеческого сердца. И вот наконец он отбросил кисть, на мгновенье прикрыл рукой изнеможенные глаза и, лежа в траве, стал смотреть на картину - уже как бы посторонним, изучающим и оценивающим взором.
Картина, горевшая маслом, казалась странно живой, полной светоносного тепла, снизу доверху затопившего полуденную рощу.
На первый взгляд она несколько одноцветна, но - если всмотреться - в каждом древесном стволе не только чувствуется, но и различается вся многоцветная игра щедрых солнечных лучей. Главное же - она насквозь пронизана световым ликованием лета, сплошь залита древней языческой радостью.
Исаак Ильич, конечно, сознавал, что ему в этой картине удалось в какой-то мере разрешить творческую тайну - достичь при скупости средств щедрости результатов, - но опять не был доволен до конца. И опять тянуло к кисти, к тому, чем жило все его существо, - к творчеству, к горькому и радостному труду. Как это мучительно, но и безмерно хорошо - обдумывать новую картину, до подробностей видеть ее в просторе воображения, растирать, сидя перед холстом, пахучие краски, оттягивать начало работы, стараясь сразу же взять верный и твердый тон, и, наконец, наносить первые пятна, все больше и больше возбуждаясь от их пестроты, чувствовать охотничью зоркость глаз, сосредоточенных в каком-то неутомимом прицеле!
Он писал теперь цыганский табор, возвращаясь мыслями и чувствами к недавнему счастливому охотничьему вечеру, видя молодую цыганку у кочевого вечернего костра. Картина писалась с этюда; художник работал у окна, которым ходила и шумела, жасминной пеной раскипаясь на горячих прибрежных камнях, солнечная Волга. Был ослепляющий жар, сухой и* пламенный ветер, чистое небо, а за всем этим - какое-то непередаваемо интимное ощущение скитальческой вольности: убаюкивающее покачивание телеги, отдых на глухой лесной поляне, в сквозящей тени шатра, восточная тоска дикой, протяжной песни. Художник, вспоминая пушкинских «Цыган», все обострял зрительную и душевную память, все легче и свободнее рассыпал по оживающему полотну вечерние краски, опять стараясь достичь через внешнюю скупость всеобъемлющей полноты. Работая над этой картиной, он восстанавливал - переживал во второй раз - весь тот день в заволжских лесах, разрешившийся встречей с цыганами, пляской Маринки у костра, соприкосновением с чем-то безмерно отдаленным - с тысячелетней поэзией бездомного, бедного народа. Картина написана в вечернем свете - в желтых тонах костра и заката - и, как исключение, заполнена человеческими фигурами.
Ничего необычайного и яркого в природе - скромная простота уходящего летнего вечера, никаких украшений и цветистости в людях - одинокая скудость, первобытная нищета существования. А надо всем этим - спокойствие и грусть, тепло костра и шатров, запах сумеречных берез, ягодная свежесть.


 следующая страница »

Извините меня за рекламу:

"Никто из художников до Левитана не передавал с такой печальной силой неизмеримые дали русского ненастья. Оно так спокойно и торжественно, что ощущается как величие. Осень снимала с лесов, с полей, со всей природы густые цвета, смывала дождями зелень. Рощи делались сквозными. Темные краски лета сменялись робким золотом, пурпуром и серебром. Левитан, так же как Пушкин и Тютчев и многие другие, ждал осени, как самого дорогого и мимолетного времени года." (К.Паустовский)



Исаак Левитан isaak-levitan.ru © 1860-2014. Все права защищены. Для писем: hi (а) isaak-levitan.ru
Републикация или использование материалов - только с однозначного разрешения www.isaak-levitan.ru


Rambler's Top100